.
Караганда — Петропавловск 28-е мая
Дорожные заметки с воспоминаниями и ассоциациями.
По чуть-чуть, по чуть-чуть и сумка, в который планировалось везти пару джинс, пяток футболок, дюжину носков и немного еды, оказалась набита полностью. Желудки большинства сумок вообще страдают паталогической булемией и способны поглотить в разы больше объёма для которого предназначены.
Как то в Павлодаре мой друг и инструктор Игорь Шаравин сказал, что в парашютную сумку, от парашюта Д-1-5У, легко поместится практически любая начинающая парашютистка.
Быть может я бы просто поверил ему на слово, но в этот момент проходившие мимо длинные ноги Насти Киреевой нагло потребовали немедленно выяснить истинность данного утверждения эксперементальным путем.
Шаравин не соврал, сумка проглотила Настю целиком даже не раздувшись боками и сохранив свойства вполне комфортной транспортировки содержимого. Главное покрепче затянуть горловину чтобы оттуда не пытались вырваться брыкающиеся конечности жертвы.
Но парашютная сумка всё же была вдвое меньше и штатно рассчитана не на поглощение длинногих парашютисток, а на переноску парашюта весом килограмм 17-18. Моя же дорожная после наполнения выглядела несколько побольше.
В голову пришло что-то о допустимых габаритах ручной клади в поезде. Размерах, весе и количестве. Габариты и размер ручной клади в современном мире пассажирского жд транспорта влияют на многое. Хотя, когда-то, очень давно, проводники относились к ним совершенно равнодушно. Если только пассажиры не пытались протащить в вагон пару сотен чемоданов общим весом тонны в полторы-три, но и в этом случае бывали исключения.
Правда видел я такое только один раз в канун 79-го года возвращаясь из туристической поездки домой в прицепном вагоне Сухуми-Караганда
Ещё в Сухуми в вагон зашли два юрких абхаза в кепках-аэродромах, и о чем то пошептавшись с проводником принялись затаскивать в каждое купе по четыре-пять чемоданов, для страховки перетянутых ремнями. Судя по сгорбленным спинам и оттянутым до пола рукам их хозяев чемоданы были набиты как минимум кирпичами. Абхазы были предельно вежливы, бесконечно используя фразу — Слушай, брат, можно я вот тут пару маленький чемодан паставлю?
А всякие возражения пассажиров из разряда «Нафига нам в нашем купе ваше барахло» быстро разбивались о суровое лицо сопровождающего проводника на котором было написано: — Пусть ставят. Так надо!
Ну надо так надо. Кто-ж против? Тем более, что весь вагон, да и следующий тоже, занимали простодушные неконфликтные подростки возвращавшиеся домой после путешествия в Сухими которое им обеспечили профсоюзы их родителей. В общем очень быстро оба вагона были загружены абхазскими чемоданами, что называется под завязку. Абхазы ретировались куда-то в другой вагон и поезд тронулся.
Бедные абхазы. Видимо у них не было детей, да и собственного детства тоже. Иначе они бы знали, что детское любопытство — явление неодолимой силы. Непобедимое, беспощадное и приводящее, чаще всего, к абсолютно непредсказуемым последствиям. Сравниться с ним может только любопытство ревнивой женщины разыскивающей вероятные тайны своего мужчины в его телефоне. Да и то не всегда, поскольку женщина обычно предполагает, что именно она ищет, а любопытство ребенка спонтанно и бесцельно и от того более азартно, беспардонно и результативно.
Уже через пол-часа в обоих вагонах из купе в купе шёпотом поползла страшная тайна — в чемоданах мандарины!
1979 год… десятки чемоданов мандаринов в вагоне с пятнадцатилетними подростками из суровой Караганды, в которой такое никогда не произростало, на магазинных прилавках не лежало, а появлялось только 31-го декабря под ёлкой, в пакете с новогодним набором из десятка ирисок и карамелек, пары-тройки шоколадных конфет, россыпи орехов и нескольких яблок. Пара мандаринов и одинокий апельсин были в таком подарке самой большой ценностью. А тут количество данного фрукта просто не поддавалось подсчёту, и достать его не составляло труда, стоило только слегка ослабить ремни чтобы в образовавшуюся щель смогла полезть детская ладонь.
Самое забавное, что практически каждый из нас и так вез домой мандарины. В Сухуми они продавались на каждом углу как в Караганде семечки у бабушек. Только семечки в Караганде стоили 15 копеек стакан а мандарины в Сухуми 50 копеек за килограмм. Для шахтерской Караганды это была вообще не цена. То что у нас было экзотикой, там росло просто вдоль дорог за низенькими заборами частных домов. Страшно подумать, но на экскурсиях мы даже покупали этот невероятный для Караганды дефицит для кормления обезьян во всемирно известном тогда Сухумском обезьяньем питомнике.
Так что у каждого мандаринами была набита как минимум одна сумка, а то и две.
Но их везли домой для угощения близких на Новый год и трогать их было грех. Однако и бороться с желанием впиться зубами в сочную мякоть издевательски соблазнительно пахнущего заморского фрукта было невозможно. И не доехать бы нашим купленным мандаринам до Караганды если бы не сглупившие абхазы..
Прицепные вагоны шли из Сухуми в Москву пару суток, после чего в Москве присоединялись к другому составу и катились до Караганды еще почти три дня.
И все это время в вагонах царил тихий, но бессовестный мандариновый праздник.
Мандариновый запах пропитал вагон как запах махорки ватник партизана. Мандаринами пахло все, от верхней одежды до обуви в которую временно прятали мандариновые шкурки, чтобы по реже выносить их в вагонный мусоросборник. Когда обуви не хватало и шкурки начинали сыпаться из сапожек и ботинок на пол, новые партии остатков бывших мандарин прятали под матрасы и подушки.
Всё же меру ответственности малолетние обжоры понимали хорошо. И догадывались, что небритые абхазы не просто так время от времени бродят по вагону, с задумчивым видом поглядывая в приоткрытые двери купе. Их одухотворённые лица напоминали детям фильм о благородном, но очень мстительном абреке Дато Туташхиа. И это был тот редкий случай когда зрители совсем не горели желанием встретится с любимым киногероем.
Поэтому улики тщательно прятались, и выносились из купе только накопившись до объёма, который прятать было уже тяжеловато, но вынести незаметно еще возможно. Примерно так выносят из камеры и выбрасывают землю арестанты делающие подкоп.
Что-то похожее я после видел ещё один раз в 84 году в армии. Но это было уже про апельсины, и совсем другая история.
Около семи вечера поезд подкатил к вокзалу Караганды. Проводники забегали по вагонам предупреждая о необходимости сдать постельное белье. Но, на удивление, расхлябанные обычно, подростки в этот раз проявили невероятную собранность и пунктуальность. До полной остановки поезда было еще минут пять а они уже не только сдали белье, но и полностью собравшись покинули свои купе и сгрудились в коридоре возле тамбура.
Правда не все. Нашлось и несколько, включая меня, оказавшихся или невероятными копушами или бесстрашными умниками уповающими на силу фразы «А я то тут причём? Ничего не брал, ничего не знаю, ничего не видел. Нас много было.» Ну или просто это были по настоящему любознательные личности, мечтающие лично увидеть финал мандариновой эпопеи, пусть даже и с риском для жизни.
И тут появились абхазы. Их чемоданы с невинным видом стояли там где они их оставили в начале пути — под нижними пассажирскими полками.
Первый из абреков откинул крышку лежака, окинул чемоданы взглядом, выпятил грудь, выдохнул и схватив за ручки два чемодана рванул их вверх, как Жаботинский штангу, ожидая сопротивления непомерной тяжести.
Следующая картинка вошла в копилку самых дорогих воспоминаний моей щенячьей юности.
От мощного рывка чемоданы резко взлетели вверх выше головы абрека и закачались в его руках, лаская слух издевательским перекатыванием в своих утробах нескольких одиноких мандаринов..
Не-е, ну мы правда не ожидали, что слопаем так много. Каждый думал, что берёт хоть и часто, но по чуть-чуть, а оказалось, что сожрали практически все. Во всех чемоданах обоих вагонов…
Спина и затылок абхаза выразили недоумение переходящее в осознание и ярость. Мне ужасно хотелось увидеть его глаза, но в это время из соседнего купе раздался звериный вой его напарника, по видимому тоже слегка удивлённого неожиданным весом чемоданов, а по вагону с гортанными криками заметались какие-то новые абреки, судя по всему карагандинские встречающие.
— Зарэжу!!! — понеслось по вагону и я предпочёл покинуть театр ожидающихся боевых действий и примкнуть к толпе подельников-беженцев резво десантирующихся из вагона в широкие и безопасные объятья своих родителей.
Говорят, на тот Новый год в Караганде случился аномальный дефицит мандаринов. Но на наших праздничных столах их было в достатке.
Так, а вот и Петропавловск. Продолжение в следующем выпуске.
* * * * *
Караганда — Петропавловск — Омск
Дорожные заметки с воспоминаниями и ассоциациями.
Боссы мафии отдавая приказ об устранении неугодного человека говорили: «Уберите эти камни с моих ботинок!», что буквально означало: «Убейте, этого негодяя!»
С какой бы радостью я сейчас убил эту… суку … сумку!
Дома, примеряя её уже полностью заполненную на плечо, и ощутив всю её огромность умноженную на неподъёмность, я всё равно ещё не представлял всей вредности её характера. Весы показали каких-то плёвых двадцать пять кэгэ, а рулетка, точнее глазомер, вполне терпимую талию 80× 35 × 50, что устраивало даже стандарты перевозки ручной клади железной дороги.
Правда взвешиваться это недоразумение категорически не желало, упорно сползая своими тучными боками на пол и закрывая им показания стрелки весов. Пришлось применить способ взвешивания кота — то есть сначала взвеситься самому налегке, а потом с ней на плечах.
Весы показали что-то среднее между 95 и 98. Отняв от полученного результата себя, я подумал, что вес в принципе терпимый. На аэродроме таскать похожие баулы, да еще и на приличные расстояния, было обычным делом. Если в парашютную сумку кроме основного парашюта впихивали еще и запаску, то вес составлял от двадцати до двадцати пяти кэгэ. И порой их приходилось носить сразу по две, навесив на оба плеча, примерно так же, как декхане навешивают тюки на осла.
— Так что не привыкать — подумал я, ещё не подозревая насколько жестоко ошибался.
Парашютные сумки, особенно с распущенными куполами, даже если их висит на тебе две и они смотрятся огромными и бесформенными, тем ни менее обнимают тебя нежно и бережно, мягко прижимаясь к спине и бокам, словно подушка перед сном..
К тому же, если что, на них и правда можно разлечься, как на подушках чтобы отдохнуть телом и душой поглядывая в синее небо на серебренные самолёты, и предвкушая скорое удовольствие от ожидаемого прыжка с неба, или отдыхая после него. Плюс к этому, не смотря на свой неброский и простоватый вид, они надежны и непритязательны и практически никогда не подведут тебя капризом в виде оторвавшейся ручки или сломанного замка. В общем парашютная сумка — как и любимая женщина бесконечно заслуживает чтобы её носили на руках, независимо от того какие синяки остаются после этого на твоем теле..
Эта же сволочь…
Первый сюрприз она приподнесла мне едва я вышел с ней из такси. Прямо у входа вокзал Караганды у неё оторвался ремень для переноски, и она демонстративно упала с моего плеча на асфальт, издав противный звук похожий на «Пф-ф!» или «Прр!» Такой делает губами женщина собираясь сказать: — Не хочу! Не буду!
-Сука! — подумал я глядя на её распластанное тело — Ведь ты же знаешь, что я не взял нитки и иголку!
Я всегда беру с собой в поездки иголку и нитки. Так же как и нож, хотя я и не маньяк, зажигалку, хотя давно не курю, и немного безалкогольного скотча, ну тот что прозрачный, липкий и в рулоне. Перечень ситуаций в которых это чудо современной канцелярии может серьёзно выручить вас в дороге просто невозможно перечислить.
Помнится в 80-х годах, один из московских водителей купив его где-то в Европе, поскольку тогда в Союзе в продаже его ещё не было, с его помощью, в течении пары лет, заработал на кооперативную квартиру в центре Москвы, новый автомобиль, норковую шубу жене, и семь лет строгого режима себе.
Всего лишь заклеивая им «взад» коробки после незаметного вскрытия и изъятия, оттуда «лишних» очень дорогих и очень дефицитных итальянских сапог, которые он на фуре возил в Москву из Италии будучи водилой крутейшей в те времена конторы «Совтрансавто». Но это уже другая история.
А в этот раз, нитки с иголкой я не взял, купившись на солидный внешний вид и лоск этой недостойной дочери славного семейства дорожных сумок. Собственно с женщинами такое довольно часто — чем красивее и надёжнее она выглядит тем скорее она тебя подведет. Можно, конечно, попытаться свалить всё не на их коварство, а наши завышенные ожидания и черезмерные требования вызывающие перегрузки и срывы, но нафига тогда они такие имиджевые и деловые?
В общем, подхватил я эту падшую королевишну за ручки для короткой переноски и попытался закинуть их на плечо, лишь бы дотащить её до вокзала где надеялся найти в каком нибудь киоске иголку и нитки. Но и тут она показала свою вредную сущность — ручки оказались короче ровно на столько на сколько нужно было усложнить переноску с их помощью на плече, то есть их длины хватало едва до начала плеча и эта толстопузая скотина упорно сползала вниз, с садистским наслаждением сминая, рукав куртки и обдирая мне руку своим весом руку.
Благо иголка и нитки на вокзале нашлись, а моя неизменная привычка приезжать на вокзал минимум за час до отправления поезда дала мне время пришить обратно ремень для нормальной переноски через плечо.
Ну как нормальной… Нормальной для тех кому приходилось в девяностые по ночами воровать медные и алюминиевые провода, нарезая их кусками и как можно плотнее под завязку набивая ими сумку, которая должна была быть как можно больше. Иначе какой смысл рисковать свободой и целостностью лица за пару килограм меди стоимостью пару доларов, а алюминия и того меньше…
Как то в самое голодное свое существование, по моему году в 95-96, прогуливаясь летним вечером по городу я случайно заметил в придорожных кустах медный кабель приличной толщины длинной метров 35 — 50. Куда он вел я не знаю, но концы уже были обрублены с обоих сторон.
Скорее всего кто-то намеревался экспроприировать его в ближайшее время, и ему мешал только белый день практически в центре города.
Было ясно, что если я хочу кушать, то медлить нельзя, но и торопится тоже если не хочу сесть да ещё и за чужой вариант.
На кону стояло порядка пятидесяти долларов — средняя месячная зарплата в то смутное время когда и зарплат то никому толком не платили предпочитая отдавать бартером, чтобы как можно больше накружить и без того нищего бесправного работягу.
Например двум моим друзьям работающим сварщиками, на заводе по производству радиаторов отопления и не имевшем никакого отношения к сельскому хозяйству, несколько месяцев зарплату отдавали свиньями.
И всё бы ничего если бы не то обстоятельство, что по стоимости за килограмм мяса одна свинья, исходя из своего веса и средней зарплаты на этом заводе, должна была делиться когда на двоих а когда и на четверых работяг.
Но и это бы ничего если бы не то, что свиньи были живыми.
Как результат, каждый день получки завод сантехнического оборудования превращался в мясокомбинат. Точнее в цех по забою и освежеванию бедных пятачков. В этот день робы слесарей и сварщиков были измазаны не мазутом и грязью, а чем-то красным, а горелки газовых резаков поджигались не для резки металла, а для опаливания свинячьих туш. Но работяги были рады и этому, ведь зарплату вполне могли отдать и чугунными батареями. Или вообще не отдать, если откажешься от такого выгодного хозяевам бартера.
Но это уже совсем другая история.
Вернемся к кабелю.
Место обнаружения этого богатства было километрах в пяти от моего дома. Если кто знает Караганду, жил я на краю проспекта Абдирова, а кабель находился на многострадальной, десятилетиями перекапываемой улице бессмертного Николая Васильевича Гоголя, сбоку от медицинского университета. В общем место людное и со всех сторон просматриваемое даже ночью если только гоголевский чёрт по привычке не сопрет месяц.
Но от таких подарков судьбы в голодный год не отказываются.
Я вернулся домой ждать наступления темноты и обдумывать детали подготовки зловещего преступления. Но думки — это одно, а наличие необходимых для удачного исхода дела реквизитов — другое.
Не поверите дома у меня не было даже сумки для планируемой переноски найдено-похищенного.
Даже обычной, знаменитой китайской клетчатой сумки — символа, клейма и голгофского креста «челночников» девяностых.
Топора, чтобы быстро порубить кабель на удобные для переноса куски, тоже не было, вернее он был, но без рукояти. Она сломалась месяцем раньше во время совершения другого «страшного преступления» во имя сохранения себя как человека а не твари дрожащей.. Нет, нет, я — не Раскольников, а Караганда — не Питер, дело было совершено бескровным и ни одна живая душа не только не пострадала, но даже не была напугана. Но это совсем другая история.
А в тот момент, мне стало ясно, что идти на дело критически не с чем. Оставалось одно — брать и уносить товар как есть.
На мою удачу те, кто этот кабель отрубил видимо планировали вывезти его на машине, с которой похоже случилась какая-то нескладуха. К моему появлению добыча была ещё на месте, но уже свернута кольцами и перевязана бечёвкой. Как говорится — в погоне за наживой жулики дышали друг другу в спину.
Медлить было нельзя, ещё светила луна, в некоторых окнах домов горел свет и время от времени мелькали тени запоздавших прохожих, но выхода не было. Я перерезал бечевку ножом (ну какой комсомолец ходит ночью без ножа?) перекинул один конец кабеля через плечо и побрёл в сторону своего дома, слыша как за спиной разматываются кольца медного змея в пластиковой шкуре.
Бурлакам на Волге, думаю, было легче. Они тянули свои баржи днём и толпой. И, к тому же, они их не крали. А главное, между канатами в их руках и баржей на реке не попадались пятиэтажки которые нужно было огибать под прямым углом и автомобильные дороги по которым нет-нет да и проносились редкие автомобили.
Картина со стороны наверное выглядела призабавно — некто посреди ночи сгорбившись от усилия тащит по городу кабель конец которого чаще всего даже не видит и не может знать в какую минуту наедет на него случайное авто или ошалев от увиденного пойдет вдогонку за ним случайно оказавшийся рядом милицейский наряд.
Похожее, кстати, случилось со мной немного позже, году так в 2003, но это уже другая история.
Однако те опасные пять кэмэ я преодолел практически безприпятственно. Если не считать несколько десятков шаманских танцев, когда зайдя за угол очередной пятиэтажки приходилось бросать один конец кабеля и бежать к другому чтобы тащить уже его, поскольку зацепившись за угол упрямая змея категорически отказывалась ползти дальше.
Но смешнее всего было когда я затаскивал эту бесконечную гидру в квартиру. На третий этаж. Её голова уже была у меня на кухне, а тело ещё шурша и цепляясь за стойки перил ползло по лестничным пролетам подъезда. Что касается хвоста, то где он был в эту минуту, вообще не понятно, скорее всего судорожно пересекал проспект имени Нуркена Абдирова.
Кстати о ночных приключениях на этом проспекте в голодные девяностые у меня есть еще одно забавное воспоминание, но это тоже совсем другая история.
А пока, я успел пришить к сумке ремень как раз к прибытию поезда «Алматы — Петропавловск». Традиционно несколько гнусавое эхо вокзальных репродукторов пробормотало про третий путь и нумерацию вагонов с хвоста состава (и здесь хвост!), я закинул свое труднопереносимое угловатое чудовище на плечо и пошёл.
Поезд Караганда — Петропавловск выезжает в 02:08 28.05.2024.
Станция: Караганды Пасс
Отправление: 02:08
Поезд: 015ТА
Вагон №4, Место №13
Желаем приятной поездки!
Kaspi Travel KZ.
* * * * *
Караганда — Петропавловск — Омск — Москва
Дорожные заметки с воспоминаниями и ассоциациями.
Вагон мне попался нового типа, со скошенными углами крыши.
Изнутри все отделано светлым пластиком. Сама же планировка относительно старых советских вагонов явно слегка изменена, но как то так неуловимо, что понимаешь что переделка есть но в чем она заключается кроме косметики не ясно. Но в итоге все просторнее и уютней. Особенно порадовали розетки для зарядки телефонов у каждого пассажирского места.
За связь можно было не переживать. Самое большое отличие оказалось в том, что туалетных кабин в конце вагона стало две, значит танцующих с утра у закрытой двери граждан будет меньше. Зато у унитаза неожиданно пропала привычная бренчащая педаль для слива. Вместо неё на стене появилась кнопка с лампочкой и надписью «При красном свете не смывать!»
Само же отверстие для смыва стало заметно меньше в диаметре и, главное, при смыве не стало видно улицу и мелькающие по вагоном шпалы. Видимо вместо прямого слива теперь используется специальная емкость как в самолетах.
— Да уж — подумал я — Ф-1 уже туда не сунешь.
В декабре 1985 года я возвращался домой из армии.
Поездом Москва-Караганда первый вагон, первое плацкартное «купе» первое место. В общем, через стенку от проводника и титана с кипятком.
Удобно, если не считать того, что в туалет нужно было ходить через весь вагон, поскольку второй туалет, тот что рядом с купе проводников, проводники всегда предпочитали закрывать. Ну и ладно, зато до титана ровно шаг и не нужно сходив за чаем добираться обратно к своему месту балансируя в трясущемся вагоне с чашкой кипятка как акробат на канате.
Вагон был наглухо забит дембелями из стройбата. От количества чёрных погон рябило в глазах. Чёрный цвет доминировал настолько, что даже зеленые дембельские кителя облепленные разноцветными значками, как липкая пленка мухами, казались бесцветными.
Создавалось впечатление, будто я попал внутрь экрана рябящего черно-белого телевизора в котором цветным пятном были только мои темно-красные погоны ВВ. Ну еще ядовито-фиолетовая шуба какой то бабульки оказавшейся моей соседкой напротив. Ее место было вторым. Третье и четвертое верхние занимали тоже два стройбатовца. В принципе нормальные парни. С другого края вагона уже потянуло водочным духом и набирали силу голоса затянувшие:
«Мчится поезд Москва — Ленинград
И в вагоне почти уже спят
Но не спят дембеля, всё пропьют до рубля,
Дембеля, дембеля, дембеля!»
А мои соседи скромно забрались на свои лежаки и смотрели в потолок.
— Нормально. — подумал я — Как гласит народная мудрость «Бог не выдаст, свинья не съест.»
Жаль только, что в эту минуту я не вспомнил куда более мудрое «На Бога надейся, но сам не плошай».
И это едва не стоило мне жизни.
Мне бы, дураку, снять и повесить в незаметный уголок не только шинель, но и китель, оставшись просто в зелёной форменной рубашке без погон, в которой я в глазах возвращающихся домой стройбатовцев выглядел бы безобидно своим. Мои же красные погоны, да ещё с буквами ВВ, были для них как красная тряпка для стада взбесившихся быков.
Собственно военнослужащие всех родов войск относятся с некоторым превосходством и даже лёгким презрением к носителям погон иного чем у них цвета. Летчики свысока смотрят на танкистов, десантники на пехоту, пограничники на ПВО, и все вместе они дружно ненавидят ВВ.
Но особенно люто в те времена их ненавидел стройбат.
История этой неприязни началась видимо где-то в тридцатых — сороковых годах — времени гулагов, карлагов и загрядотрядов. А позже закрепилась в умах парней призывного возраста вместе с дворовой блатной романтикой, пронизанной рассказами о черной и красной зоновских мастях, безвинно страдающих от ментов и прокуроров благородных зэка и солдатах-вертухаях, в красных погонах ВВ, бессердечно расстреливающих, ради десяти суток отпуска, чистых душой и помыслами арестантов.
Помните да :
«И ефрейтор один тоже мать вспоминал.
И средь редких осин всё быстрее шагал
Десять суток цена кто назначил её?
Вот мелькнула спина и поднялось цевьё…
Сухо щёлкнул затвор, оглянулся зэка.
— Сука! — вымолвил он, и взглянул в облака.
А вверху — пустота. Лишь вдали по кривой
Покатилась звезда, Покатилась звезда,
Словно в отпуск домой.
Снег расплавили гильзы, и истёк алой кровью
Человек в телогрейке, безымянный ЗК…
А далёко-далёко, где-то там, в Подмосковье,
Фотографию сына уронила рука… «
Ну как после такого стройбату, в который в те времена массово призвали всяких судимых и сидевших, не начать ненавидеть таких как я? Это мне ещё повезло, что на моих погонах в тот день не было лычки ефрейтора, иначе быть бы мне в их глазах именно этим негодяем из песни. Что наверняка многократно усилило бы их ярость и уменьшило мои шансы на спасение. Потому что «менты — козлы» и «смерть лягавым от ножа»..
Но, собственно, кто мне виноват? Говорили же дураку — Учись, спрашивать будут! И страшные истории о том, что вот такие чернопогонники выкидывают дембелей- вэвэшников на ходу из поезда, я тоже слышал неоднократно, как и все мои сослуживцы.
Например мой друг Вовка Нетяга впечатлившись этим вообще поехал домой с зелёными погонами пограничника. Чего уж он потом дома рассказывал родным о том где в Москве государственная граница, я не знаю. Видимо таки придумал что-то. Парень он был ушлый, и сообразительный настолько, что даже дембельский альбом с сотней фотографий не раскрывал его истинного рода службы. На всех фото он оказался либо в маскхалате, либо в таком ракурсе где букв на погонах не видно. Либо вообще голый торс. Причем не только у него, но и у окружающих. И только одно фото трёх друзей карагандинцев: его, меня и Валерки Москвиченко откровенно запечатлело нас с Валеркой в вэвэшной форме.
Но и тут он, как потом выяснилось, отоврался перед друзьями и близкими сочинив байку будто мы с Валеркой служили не с ним, а где-то рядом в других частях, и вроде как кто-то к кому-то зашёл в гости. Кстати это фото, вместе с десятками других, этот оболтус у меня же и спёр прямо перед дембелем, почему я и не стал делать дембельский альбом. Но это уже другая история.
А пока я спокойно ехал домой в форме сатрапа и душителя свободы, правда всё же стараясь выходить из «купе» не слишком часто, дабы особо отсвечивать красными погонами перед остальным вагоном, большая часть которого уже была изрядно подшафе. Впрочем, я очень быстро понял, что мой вагон, по неизвестной мне причине, смирился с моим присутствием. Поскольку несколько раз слышал из дальних купе разговоры типа — Там в первом купе вэвшник-краснопогонник едет.. Но реакции никакой не следовало. Может их сдерживала близость моего места к проводникам, или они были не такими уж отъявленными фанатами блатных идеалов, а может просто было мало водки.
Но так или иначе всё было чинно и благородно, и вероятно также бы и закончилось если бы не эта бабка в фиолетовом пальто.
На второй день пути под вечер бабульке захотелось яблок, для внуков на Новый год. Их, как сказал проводник, продавали в вагоне-ресторане. И казалось бы в чём проблема? Сходи, мать, да купи. Но бабушка была старенькая, а вагон ресторан был седьмым по счёту, то есть практически в середине состава, а состав нёсся так, что нас, даже сидя, мотало из стороны в сторону. Куда уж тут бабульке сходить туда и обратно, через несколько гремящих пустотой холодных тёмных тамбуров и чащу торчащих на уровне лица когтистых, волосатых голых ног, храпящих в пьяном угаре дембелей.
— Ладно, мать — сказал я — давайте денюжку, схожу я вам за яблоками.
Тимуровец, блин…
На совершение этого подвига вместе со мной увязался один из соседей стройбатовцев. А зря.
И вот тут бы мне снять китель и пойти в нейтральной зелёной рубашке. Но нет.. Я же герой, брось ты, что ты. Тёмно-красные погоны, отутюженная форма, знак за отличие в службе ВВ МВД.. Как не покрасоваться павлину перед пастью тигра?
Так я и пошёл, при полном параде. Вернее мы пошли.
Первые три вагона мы прошли относительно спокойно. Я конечно замечал косые взгляды чернопогонников и их слегка отвисшие, от удивления моей наглостью, челюсти. Но какая либо более серьезная реакция отсутствовала, а может просто их проспиртованые мозги неуспевали переварить увиденное до состояния принятия решения.
Но дальше атмосфера начала сгущаться, быстро и неотвратимо. Чем ближе становился вагон-рестран тем гуще становился в проходимых нами вагонах запах перегара, громче возгласы удивления и злобнее взгляды. В ресторан я зашёл с полным пониманием, что обратно в свой вагон нам вряд-ли вернуться живыми.
Но яблоки таки нужно было купить. Зря шли что ли?
Я заплатил, кажется, килограмма за три и отдал пакет с яблоками попутчику, догадываясь, что донести их хозяйке лично у меня шансов мало. Солдатик принял пакет с обреченным видом. По моему он уже осознал всю ошибочность своего решения прогулки со мной.
— Иди первым — сказал я.
-Почему? — испуганно спросил он
— Потому, что сначала твои братья по оружию увидят твои погоны. А только потом меня и ты к этому моменту уже проскочишь.
— По какому ещё оружию? — грустно спросил он — Я кроме лопаты за два года ничего в руках не держал. Один раз только, для присяги автомат дали на пять минут, да и то без патронов.
— Ну хорошо — согласился я — Братья по лопате. Вот мимо них и проскочишь.
— А ты?
— А я, как повезет. Может не заметят за твоей широкой спиной.
— Слушай, а может здесь до следующей станции переждем, а на ней выскочим и по улице к себе вернёмся?
— Не вариант — лихорадочно соображая ответил я — следующая остановка, насколько я помню, часа через два.
— Ну и что? Пересидим.
— Ага.. Ты в пьяных драках в ресторане когда нибудь участвовал? Что выберешь — стулом по башке или столовый нож в пузо? Посмотри вон туда..
Я мотнул головой в противоположный угол вагона. Там прищурившись глядя на нас уже поднимались из-за столиков человек восемь довольно подпитых бойцов лопаты и отбойного молотка. Напарник побледнел:
— Ну тогда пошли!
И мы пошли.
Видимо ощутив спинным мозгом, как быстро сокращается расстояние между нами и пьяной компанией сзади напарник ускорился, и через секунду мы уже проскочили тамбур соединяющий ресторан со следующим вагоном.
— Стой! — скомандовал я.
— Что такое? — нервно оглянулся боец
Я захлопнул дверь тамбура и повернул барашек замка, отрезая путь нашим преследователям. Теперь в следующий вагон из ресторана какое-то время никто войти не мог.
— Уже ничего. Идём дальше.
В следующие три вагона мы проскочили со скоростью и видом людей час назад сьевших по паре арбузов и наконец то увидевших прямо по курсу туалет. Братва не успевала опомнится. А я в каждом тамбуре повторял фокус с закрытием дверей.
— Слушай — сказал попутчик в очередном тамбуре — А может ты китель снимешь, свернёшь погонами внутрь, и подмышку, а? Глядишь никто ничего не поймёт и проскочим.
— Не-е! — сказал я — Раз пошла такая пьянка — режь последний огурец! Гулять так гулять! Деревья умирают стоя!
— Хм.. — нахмурился напарник — Но может всё же…
-Не может! — отрезал я — Цвет флага меняет только сдающийся корабль. Да и не поможет этот вариант, нас на пути туда в каждом вагоне нормально на рожи срисовали. А сейчас мозгами тормозят просто. Но вот если ты один пойдёшь первым то точно проскочишь.
— А ты?
— А я минут через пять следом.
— Не-е — посомневавшись ответил он — Тогда тебе точно кирдык. Это же как Матросов — в полный рост на пулемёт. Пошли как шли.
И он пошёл, продолжая прикрывать меня своей нескладной фигурой в стройбатовской форме.
— Да-а… — подумал я — Вот с кем в разведку то можно было бы.
Наш фарт закончился в вагоне номер три. Мы его почти проскочили, но около последнего купе, о чем то споря толпилась пьяная братва. И обойти её не было никакой возможности.
— Опа — сказал кто-то то из толпы когда мы с ними поравнялись — Краснопогонники! А вот и вы! А ну стоять!
— Не-е — протянул заплетающимся языком ещё кто-то — Один, вроде, наш! Э, братан, ты с ним? — ткнуло это создание пальцем мне в грудь, обращаясь к моему напарнику.
Напарник замешкался. Мордобой, причем серьезный, стал явно неизбежен, последствия намечались непредсказуемые, а война, как ни крути, была не его, и он растерялся размышляя, что ответить и как поступить.
— Да не со мной он.- сказал я — Видишь яблоки тащит, а я яблоки не ем.
Какое отношение к определению рода войск имели яблоки я не знал. Остальные тоже. Но как ни странно это сработало.
-Ладно — сказало пьяное нечто моему напарнику — Вали отсюда! — и оттеснило его плечом в строну тамбурной двери.
— А тебя, краснопузый, мы сейчас убивать будем! — И он схватил меня за грудки.
Как ретировался мой попутчик я не заметил, поскольку мне стало не до него. Откуда то сбоку из толкающейся черноты мне в голову прилетел первый удар. Потом второй. Я попытался отцепить чужие руки от моего кителя и вырваться. Но в тесноте пространства между купе проводника и титаном сделать это оказалось не так просто. Тут на поднявшийся шум в щели приоткрытой двери купе показалась голова проводника.
— Что тут происходит?! — пытаясь изобразить суровость громко сказал он, хотя было явно слышно, что он трусит.
Как никак, братвы было человек шесть, и их лица миролюбия не выражали, и пахло от них нифига не детскими леденцами.
Братва на секунду замерла.
— А ну-ка убирайтесь отсюда! — грозно продолжил проводник — а то я сейчас милицию позову! Идите в тамбур!
— Всё, всё, командир! Уходим! — ответила толпа и они двинулись в тамбур продолжая крепко держать меня за китель и увлекая за собой.
Чернопогонники и проводник друг друга поняли. Проводник их боялся и моя судьба его не интересовала. Но при этом в его вагоне должен был быть порядок. А что произойдёт в тамбуре вопрос пятый. За всем же не уследишь. Лишь бы сейчас с глаз долой. Черноту это устраивало.
В тамбуре началась каша-малаша и куча-мала. Драка шести против одного в тесном пространстве тамбура — то ещё занятие. Многорукий Шива из семи сплетенных тел перекатывался по двум квадратным метрам сотрясая воздух матами и вылетающими не пойми откуда кулаками.
Я отбивался как мог. В основном ногами, поскольку несколько чужих рук крепко держали меня за плечи и кисти . Кому-то я припечатал каблуком по ступне, кому=то коленом между ног. Мне же прилетало в основном в голову. Поскольку в другие части тела они попасть не могли так, как из за тесноты практически слились со мной и друг с другом, и никаких других открытых мест просто не оставалось.
При этом они ещё и порядком друг другу мешали, устроив бестолковую толкотню в которой каждый из них стремясь нанести мне удар невольно отталкивал соседа. В такой ситуации шансов быстро свалить меня нормальным жестким ударом у них было немного. Минут через пять бессмысленной борьбы до них это дошло.
— Мля, братва! — крикнул кто-то — хорош танцевать! Выкидываем его на хрен из вагона! Открывайте двери!
— Писец! — понял я — Мама, роди меня обратно!
На счастье, дверь около которой мы были в эту минуту оказалась закрытой. Как и положено
— Закрыто! — крикнул кто-то подергав ручку.
Но со второй дверью мне не повезло. Проводник этого вагона мало того что был трусом и сволочью, так ещё и разгильдяем.
Раздался звук раскрываемой двери, грохот вагонных колес и вой врывающегося внутрь ветра
— Открыто! Тащи его сюда!
Я упирался как мог, лягая окружавшие меня тела везде куда мог попасть, но страшная черная пасть открытой двери неумолимо приближалась. Через минуту я был уже на краю, мои волосы трепал ледяной ветер, а я видел мелькающие в ночной темноте рельсы и шпалы соседнего пути, проносящиеся мимо заметённые снегом деревья, и пролетающие на огромной скорости столбы, с одним из которых вот-вот должна была встретиться моя бедовая голова. И сгнили бы, ещё тридцать девять лет назад, мои кости растасканные лисами по норам да оврагам где-то в лесах между Челябинском и Петропавловском, но тут явился ангел.
Впрочем продолжение позже. Ночь, в вагоне темно и сон.
* * * * *
Караганда — Петропавловск — Омск — Москва
Дорожные заметки с воспоминаниями и ассоциациями.
Продолжение
но тут явился ангел…
Я не разглядел его лица, но крылья у него были точно. Отливающие золотом, и приколотые к лацкану темно-синего форменого костюма, в виде эмблемы министерства путей сообщения.
— Вы что творите?! — спасительными колокольчиками прозвенел красивый женский голос — А ну-ка отцепитесь от него!
На секунду всё замерло, но корявые клешни моих противников ещё продолжали меня удерживать.
— Я кому сказала?! — ангел втиснулся между мной и чёрнопогонниками и их руки разжались.
— Брысь от двери! — продолжил ангел и захлопнув её достал из кармана хорошо знакомый мне по службе трехгранный ключ.
Через секунду дверь в мою смерть была закрыта как положено по инструкции.
И тут чернота стала оправляться от первоначальной растерянности.
— Э-э, сестрёнка — замычало какое-то быдло — ты бы шла отсюда! Не мешала мужчинам разговаривать!
.
— Ты, что ли мужчина, синявка сопливая? — удивился ангел — Что-то я мужчин среди вас не наблюдаю, толпой то на одного.
— Э, ты за базаром то следи — начало свирепеть быдло — А, то мы не поглядим, что ты баба.
— О, точно, баба! Как раз то бабы нам и не хватало! — поддержал ещё кто-то из растрепанных недоумков, и к синему пиджачку ангела потянулись волосатые руки — А может, ты к нам в вагон пойдёшь, а, красавица?
Ситуация стремительно менялась не в нашу пользу. Стало ясно, что пришла моя очередь действовать.
Ангел стоял между мной и толпой. За моей спиной, болтаясь в ритм перестуку вагонных колес, похлопывала незакрытая дверь в проходной шлюз между третьим и вторым вагоном. Не глядя, я нашарил левой рукой ручку этой двери и распахнул ее на сколько позволило свободное от толпы пространство. При этом я одновременно сделал шаг вперед и влево, правой рукой отодвигая ангела себе за спину и попятился назад выталкивая ее спиной в шлюз, прочь из этого этого чёртового тамбура.
Братва еще тянула к нам свои щупальца, а дверь между нами уже захлопнулась
— Трехгранник давай! — удерживая ручку двери, чтобы ее не могли открыть с той стороны, прокричал я через плечо, сквозь грохот несущихся вагонов.
Ангел оказался понятливым. Практически тут же моя ладонь ощутила гладкий металл трехгранного ключа для закрывания замков вагонных дверей. Один поворот и мы в безопасности.
Через небольшое окно на нас в безсильноой ярости щерились морды моих несостоявшийся убийц, которые судя по оскалам и брызжущей слюне что-то то ли рычали, то ли гавкали.
— Стояли звери около двери — сказал ангел сквозь стук колес
Я удивился и продолжил: — В них стреляли, они умирали —
— Надо же — удивился уже ангел — «Пикник на обочине» читал.
— Конечно — ответил я — я даже знаю чем это стихотворение заканчивается. А в «Пикнике» этого нет.
— Стояли звери около двери,
В них стреляли, они умирали.
Но нашлись те, кто их пожалели,
Те, кто открыл зверям эти двери.
Зверей встретили песни и добрый смех.
Звери вошли и убили всех.
— Мда — задумчиво сказал ангел — а мне ведь в соседний вагон надо. За что они тебя, кстати?
— Да так…. Не сошлись в цвете погон.
— Бывает — согласилась она — Ну ты пойди хоть умойся. Туалет вон за дверью. А то в крови весь. Глаз то хоть целый? Ну-ка глянь на меня.
Мой правый глаз заплыл и был залит кровью. Разглядеть им в таком состоянии ангела толком не получалось. Но лик его был похоже был довольно милым. Вот только времени для знакомства, увы, не было.
— Ладно — сказал я — пойду умоюсь. Только ты дверь открывать не торопись. Вишь как бесятся? Покусают ещё. И лучше отойди чтобы не видели. Так быстрее успокоятся и уйдут.
— Не первый день замужем — ответил ангел. — Иди уже.
По моему она улыбалась, но мои заплывшие окуляры не позволили мне это хорошо рассмотреть.
— Хорошо. Спасибо тебе! — сказал я и отрыл дверь во второй вагон.
Кое-как оплоснув лицо, я осмотрел себя в зеркало.
Картина была хоть и не критичная, но печальная. Правый глаз хорошо подбит, а морда лица под ним рассечена. Но самое грустное — от моего «креста» «За отличие в службе» осталась только одна колодка. Сам знак эти недоноски оторвали. Я даже вспомнил тот момент, когда лапа чернопогонника рванула его с моей груди, как мозолистая рука матроса-анархиста золотой погон с плеча царского офицера.
— Да уж.. — с досадой подумал я — Дембельского альбома нет, наград на груди нет, форма измята как будто я по пластунски ползал.. Одно слово — Едет на побывку молодой моряк. Грудь его в мядалях, ленты в якорях..
Встречай героя, дом родной.
Однако нужно было идти дальше.
Во втором вагоне едва не случилась «вторая часть марлезонского балета» . В первых купе дембеля уже спали сваленные с ног непривычными дозами алкоголя, но в третьем и четвёртом пьянка еще продолжалась. Причем под гитару. Компания была не большая — человек пять, включая гитариста, китель которого был увешан значками и аксельбантами круче чем гусарский мундир после победы над Наполеоном.
Но что меня особенно поразило — играл и напевал он «Бьётся в тесной печурке огонь». Причём довольно душевно. А его сослуживцы по лопате слушали с таким видом будто они только что лично вернулись из окопов Великой Отечественной.
Гитарист увидел меня первым
— О! — сказал он — Наш вэвэшник из похода возвращается. Туда шёл красивый-прикрасивый а обратно ещё красивее!
А где твоя медалька, дружище?
Ты что-то совсем как первый день в армии — весь в синяках и без единого значка.
Я хотел было молча пройти дальше, но один из кампании выставил передо мной ногу в кирзовом сапоге в гармошку. Сапог к дембелю был подготовлен отлично: каблук набит дополнительно сантиметра на четыре, обточен до приятной глазу формы и наверняка подкован для эффектного малинового звона при строевом шаге, носки и голенища отглажены, нагуталинены и начищены до зеркального блеска. Вот только с гармошкой, на мой взгляд, вышел перебор — складок на голенище было больше чем мехов на баяне, от чего высота сапога уменьшилась так, что он напоминал скорее ботинок Ленина из музея Октябрьской революции нежели сапог солдата Советской армии.
— Стоять! — сказал хозяин сапога — Ты, что не слышал о чем тебя, человек спросил?
Так… Ярославль.. Продолжение позже
* * * * *
Караганда — Петропавловск — Омск — Москва — Тверь
Дорожные заметки с воспоминаниями и ассоциациями.
Продолжение
— Стоять! — сказал хозян сапога — Ты, что не слышал о чем тебя, человек спросил?
— Шлагбаум убери — стараясь казаться уверенным, ответил я.
— Че ты сказал? — сапог начал приподниматься с явным намерением ударить
— Да, отстань ты от него, Серый — внезапно осадил его гитарист — Не видишь, что ли, человеку и так уже досталось.
— Ладно — тут же став равнодушным, сказал Серый — пусть идёт — и убрал ногу с моего пути.
Я внутренне выдохнул. По всему выходило, что гитарист в этой команде авторитет, а значит его благосклонность дает мне шанс уйти целым.
— Ну так, что, земеля — продолжил гитарист — Хочешь я тебе значок подарю? У меня их вон — он обвел рукой свою грудь — как у дурака махорки. Могу один отстегнуть. Приедешь домой крутым орденоносцем.
Он положил пальцы на струны и перебирая пропел:
— И на груди его могучей
Одна медаль теснилась кучей!
— Не.. — сказал я — Спасибо. Ваши братаны мне уже нормально наотстегивали
— Весёлый парень — улыбнулся гитарист — Ну нет так нет. Иди себе с Богом.
И он снова вернулся к своей гитаре. А вся его команда моментально потеряла ко мне интерес.
Я снова выдохнул и пошёл дальше, а в след мне, под гитарные переборы, поплыл бархатный голос моего великодушного спасителя:
— Прощай! На всех вокзалах поезда
Уходят в дальние края.
Прощай, мы расстаёмся навсегда
Под хмурым небом января.
Прощай! И ничего не обещай,
И ничего не говори,
А чтоб понять мою печаль
В пустое небо посмотри…
— Артист, блин.. — подумал я открывая дверь в свой вагон.
Чем дальше находился каждый следующий вагон от вагона-ресторана тем трезвее были в вагоне дембеля.
В моем они и вовсе невинно хлебали чай и о чём-то трепались, лишь время, от времени нарушая вечернюю идилию взрывами хохота.
На меня они среагировали довольно вяло. Ну или тактично. Наткнувшись взглядом на мое побитое лицо они просто отводили глаза и продолжали свой треп и чаепитие.
Лишь один раз кто-то сказал кто-то сказал за моей спиной :
— Глянь-ка, потрепали вэвэвшника нашего. Но живой, собака.
Слово «нашего» почти растопило мне сердце. И стройбатовцы моего вагона показались мне едва ли не родными. А двое, из моего «купе» вообще чуть ли не братьями. Особенно мой соучастник по яблочному походу.
Кстати, яблоки он, как, слава Аллаху, и самого себя, доставил в целости и сохранности. Бабулька укладывала их в сумку и что-то бормотала себе под нос.
— О! Живой! — радостно воскликнул напарник вскакивая с места — А мы с Валеркой — он кивнул на соседа — голову ломаем, что с тобой, где ты и что делать. Как ты выкрутился то?
— Да как… Вот! — Я ткнул пальцем под свой разбитый глаз — И ещё «крест» оторвали, суки. Крест жалко, блин! Полтора года его заслужить не мог.
— Да фигня, всё это — продолжая радоваться улыбнулся напарник — Считай, легко отделался. Могли же и из поезда выбросить!
— Могли — согласился я — И даже почти выбросили. Повезло, слава Богу. Но то, что уже отделался еще не факт.
— Да ты что?- сразу погрустнел напарник — Что правда хотели выбросить?
— Мечтали и пытались — буркнул я
— И ты думаешь, что ещё не всё?
— Думаю — сказал я — Нутром чую щас меня по всем вагонам ищут. И сюда скоро точно явятся.
Напарник окончательно приуныл и посмотрел на сидящего рядом Валерку.
— Что делать будем?
Валерка отвел глаза и промолчал. Моя побитая морда и рассказ о едва не случившемся полёте на ходу из поезда, похоже совсем не мотивировали его ввязываться в подобное веселье.
На минуту воцарилась полная тишина. Только бабка шуршала обрывками газет заворачивая в них каждое яблоко.
— Вы вот, что, пацаны — сказал я — Давайте-ка залезайте на свои верхние полки и спите. Как будто вас и нет. Ну или делайте вид что спите, пока не уснете, если ничего не случится. А если случится, то тем более делайте вид что спите. Нет вас, вы не со мной и знать ничо не знаете. Нафиг вам этот блудняк не нужен. А то приедете домой, как я, с фонарями. Если вообще приедете. Причём горя хапнете реально ни за что. Так, что давайте — Отбой во внутренних войсках!.. Тьфу.. Ну или какие они там у вас.
Второй раз пацанам предлагать не пришлось. Они вскарабкались на свои полки и отвернулись зубами к стенке.
И остались мы вдвоем с бабулькой которая шуршала в своих сумках и, похоже, совершено не понимала, что происходит.
— Ну вот и ладненько — подумал я — Теперь пора готовится к обороне..
Я сунул руку в карман своей мирно висевшей в углу шинели и нащупал ребристое тело гранаты.
За окном пролетала ночь. Стройбатовцы старательно «спали», а бабулька походу была сильно подслеповата, и даже сидя прямо напротив меня явно не могла ничего разглядеть, так что незаметно достать «лимонку» труда не составило.
Я устроился поближе к окну, втиснул ноги под столик купе, положил гранату на колени и стал ждать..
Однако пришла электричка на Тверь. Продолжение позже…
* * * * *
Караганда — Петропавловск — Омск — Москва — Тверь
Дорожные заметки с воспоминаниями и ассоциациями.
Продолжение
Мой последний день службы, а вернее день моего дембеля получился скомканным и странным. Ну а как бы ему быть нормальным, если уходил я домой из любимой части со скандалом, да ещё и с помощью шантажа и небольшого мелодраматического спектакля. Именно в тот день мои театрально-авантюрные наклонности были впервые использованы мной на полную катушку.
Вроде бы и ситуация и повод и мои действия не были чем-то совсем уж из ряда вон, но полученный неожиданно положительный результат повлиял на всю мою дальнейшую жизнь — выбор профессии, приключений, женщин. Опыт оказался бесценным и с той минуты я начал развивать и пользоваться им нагло и беззастенчиво.
О чем собственно не жалею, поскольку все-таки чаще делал это не корысти ради а справедливости для.
Знаете ли вы, как изнывает дембель последний месяц перед увольнением в запас? Представьте себе горизонт к которому вы шли несколько лет. Шли долго, нудно и вполне сознавая свою цель именно как горизонт — желанную, но воображаемую и недосягаемую линию. И вот, как-то незаметно он вдруг, оказывается не на расстоянии сотен дней и километров пути, а на расстоянии вытянутой руки. Вот он! Практически под носом! Вот сейчас! Ещё, день, ещё метр , ещё час и всё! Но это «сейчас» никак не наступает и горизонт все ещё недосягаем, как и годы назад. И болтается этот несчастный дембель последний месяц по казарме, руки в брюки, как зомби, чьё тело на автомате ещё делает, то чему научено делать все эти годы, но уже не понимает зачем это нужно, поскольку душа его уже далеко.
Нет, я. конечно, встречал людей на которых никак не влияло знание того, что их миссия уже фактически окончена, и они даже за минуту до её окончания продолжали выполнять свои определённые этой миссией функции с прежним рвением и тщательностью, ровно так же как делали это в самом начале. Но, по моему мнению продолжать бежать к финишу не сбавляя темпа, когда финишная ленточка уже перед глазами может только человек желающий пересечь её первым. Мне же в этой гонке стать первым уже давно не светило.
В нашей части увольнение дембелей обычно происходило в три этапа, или по нашему «три партии» . И первая партия дембелей моей роты — «отличников боевой и политической подготовки» была дома уже так давно, что парни наверняка успели раз двести напиться, похмелиться, сменить форму на гражданские шмотки, устроиться на работу и возможно даже жениться. Вторая партия — просто «незамеченные в порочащих себя связях и проступках» середнячки, думаю, как раз отходили от похмельного синдрома после месячной пьянки устроенной в честь возвращения домой.
Партия третья — последняя — откровенные залётчики и раздолбаи, увольняемые командованием как можно позже, в виде наказания, и для примера младшим призывам, вероятно как раз в эти минуты искали своими счастливыми лицами селедку под шубой в тарелках с оливье на праздничных столах.
А четвертой партии в армии не существует. Четвёртой партией были я и Мукашев из Актюбинска. Честно говоря я так и не понял, чем уж он так не угодил нашему ротному — капитану Дегтярёву.
Даже я, вечно сующий свой нос в чужие дела и знавший про всех почти все, не слышал чтобы за Мукашевым были замечены хоть какие нибудь мало мальски серьёзные косяки или залёты. Нормальный, спокойный парень, вполне ответственно относящийся к службе и к исполнению всего что от него требовали командиры и устав.
По моему мнению он должен был быть уволен если уж не в первую, то во вторую партию точно, и сейчас дома активно готовиться к встрече Нового года. А он почему-то всё ещё болтался в роте вместе со мной.
Ну я то понятно. У Дегтярёва был на меня зуб. Кому понравится когда при подчинённых авторитет командира роты в наглую роняет какой то командир отделения в моём лице. А с другой стороны как я должен был поступить?
Завязка конфликта была проста, незатейлива и наверное типична для всей советской армии — в один из нарядов нашей роты по столовой мне с моими парнями досталась картофелечистка.
Для понимания ситуации — столовая нашей части была рассчитана тысячи на полторы ртов. А может и больше с учетом, что на территории городка кроме нашей конвойной была ещё и часть СГ — сопровождение специальных грузов. И потому количество картофеля, требуемого поварами кухни, измерялось сотнями килограмм в куче высотой едва не до пояса, которая к утру обязана была превратиться в три, полных до краев, чугунных ванны уже почищенного продукта.
На совершение этого подвига Геракла обычно назначалось целое отделение — по штату человек десять — двенадцать. Для такой толпы задача была вполне себе по силам и при хорошем раскладе иногда чистку получалось закончить часам к трём ночи. Только вот, увы, дедовщину никто не отменял и потому чаще всего до картофелечистки доходили только четыре-пять молодых бойцов.
«Дедушки» же отпадали ещё в самом начале, рассосавшись по столовой, кто гонять чаи, кто спать под потолком на верхней полке в посудомойке, где, видимо от влажности горячего пара, всем, без исключения, снились безумно яркие эротично-порнографические сны.
Тут главным было чтобы в это время в посудомойку не заглянул старшина Леонов, который, зная эту страшную тайну, любил прервать спящему сластолюбцу удовольствие, внезапно вернув его в реальность ведром холодной воды.
Но это уже другая история.
А в том наряде для чистки картошки у меня осталось три человека. Все — «духи» ещё не отслужившие и года. Так что ночь выдалась тяжёлой. Народа вдвое меньше чем нужно чтобы успеть закончить даже к утру, а картофель попался — мама не горюй — весь в «глазках» да ещё такой формы как будто его и без того бугристые клубни со всех сторон обжевали какие-то гигантские кроты.
Я, согласно своему статусу деда, и должности командира отделения, мог бы и не прикасаться к ножу. Но пацанов было жалко, а задачу нужно было выполнить в любом случае, поскольку полторы тысячи солдат, оставшись без завтрака или обеда из-за не почищенной картошки, запросто могли немного обидеться.
И всю ночь мы пахали как роботы не поднимая головы. К утру наши руки сами стали цвета картошки выкопанной из чернозёма сразу после многочасового дождя. Ножи затупились отказываясь снимать шкуру этого плода тоньше чем в полсантиметра. А казалось бы полностью вырезанные «глазки» внезапно появлялись снова, стоило только почищенному клубню попасть в наполненную своими собратьями ванну. И приходилось вылавливать его из ледяной воды чтобы таки вырвать его проклятые моргала.
Ванны для почищенного картофеля торчали из стены картофелечистки ровно наполовину, второй половиной уходя в помещение кухни. Мы кидали картошку со своей стороны, а повара выгребали её со своей. К утру крики поваров «Картофель давай!» раздавались всё чаще и всё чаще влетала обратно в ванну отбракованная ими картошка. Нам уставшим было уже особо не до качества чистки, лишь бы это мучение быстрее закончилось. Но закончилось оно только тогда, когда на улице послышался топот первых рот пришедших на завтрак. Дочистив последнюю картофелину я бросил нож и сказал:
— Всё, пацаны. В роту. Моемся и спать!
Нам полагалось отдыха аж до обеда
Но враг оказался хитер и коварен. Не прошло и получаса нашего блаженного сна, как мы услышали крик ротного:
— Отделение, подъём!
Оказалось, какая-то гнида-повар, нажаловался начальнику столовой, что картофель якобы плохо почищен. Тот позвонил ротному. Ротный явно взбешённый, что он должен заниматься вопросом качества чистки какой-то картошки из-за какого-то Русских лично явился нас поднять.
— Так! — сказал он, стараясь сохранять достоинство интеллигента, которым он слыл и выглядел — Бери своих людей и возвращайтесь в столовую перечищать картофель. Ясно? —
Я посмотрел на поднявшихся, как зомби из могил, измученных и поникших пацанов и неожиданно даже для себя выдал:
— Никак нет, товарищ капитан! Я сам пойду, люди останутся спать! Отделение, отбой!
Пацаны от удивления даже попытались проснуться, но сил было мало и потому слегка промедлив они мешками повалились обратно в кровати. Таки моя команда им естественно нравилась больше, хотя и грубо противоречила уставу.
— Что? — начал наливаться кровью Дегтярёв — Отделение, подъём!
— Отделение, отбой! — упрямо повторил я
Парни лежали спрятав головы под одеяла и видимо мучительно соображали, кого слушать и что делать.
— Отделение, подъем! — уже закипел Дягтерёв
Братва под одеялами зашевелилась.
— Отделение, отбой! — упёрся я — Я же сказал, товарищ капитан, я сейчас пойду и всё перечищу. А люди пусть спят. — я начал одеваться.
Для командира роты и офицера внезапное открытое неподчинение ему солдата да еще с приказом делать тоже самое остальным было чем-то из ряда вон.
— Ах, ты….- растерялся ротный — Да я тебя… Отделение, подъём!
Трудно быть в армии интеллигентом, особенно когда ты командир. Будь на месте Дегтярева известный педант и уставник старший лейтенант Григорьев он бы сразу убежал в канцелярию писать на меня рапорт вплоть до командира части, и неизвестно чем бы все закончилось, но, как минимум ареста с отправкой на гауптвахту в Алёшкинские казармы я бы не избежал.
Взводный старший лейтенант Свистунов, тот бы скорее всего без всяких церемоний обложил меня великим и могучим трехэтажным матом и даже очень вероятно, для усиления эффекта и взаимопонимания, пробил бы мне с правой кулаком в грудь, что в общем то было не принято, но в данном случае напрашивалось само.
Дегтярёв же просто растерялся.
Ситуация медленно, но неотвратимо начала переливаться через край возможности решить дело без серьёзных последствий для всех участников.
— Ладно, Олег! — вдруг раздался за спиной чей-то голос. По моему Володи Инькова — Мы идём. Одевайтесь, пацаны.
Я обернулся. Братва уже встала и одевалась. Видно было что то, что произошло было настолько потрясающим, что сна у всех уже не было ни в одном глазу.
— Вот так, то! — облегченно выдохнул ротный — Всё перечистить, об исполнении доложить! — и развернувшись пошёл в канцелярию не дожидаясь ответа.
— Есть! — сказал я ему в спину приложив руку к непокрытой голове
— К пустой голове руку не прикладывают! — видимо он увидел моё отражение в зеркале на одной из колонн казармы, и этой банальной фразой, на которую мне нечего было ответить, попытался немного сгладить послевкусие конфликта очень похожего на потерю его авторитета как офицера и командира.
Картошку мы перечистили ближе к обеду. После чего спали вплоть до ужина. Докладывать об исполнении приказа, сразу по возвращении я не пошёл, нагло завалившись дрыхнуть, как трофейная лошадь, а когда проснулся вечером Дегтярёв уже ушёл домой. На чём конфликт казалось бы, тихо отбыл в небытие. Но, я уверен, ротный эту историю крепко запомнил и камешек за пазуху положил.
Да всё бы может и ничего если бы, ещё через пару месяцев, я случайно не устроил ему предынфарктное состояние.
Хотя тут то, я точно никак не хотел ему навредить. Кто-ж знал, что случится очередная проверка части под руководством самого начальника Внутренних Войск МВД СССР генерала армии Яковлева, а у меня в кармане окажется план перехода государственной границы с уходом в Турцию?
* * * * *
Караганда — Петропавловск — Омск — Москва — Тверь
Дорожные заметки с воспоминаниями и ассоциациями.
Продолжение
План перехода государственной границы, причем не только советской, но и двух соседних стран, оказался у меня случайно, если не учитывать, что в конвое любые случайности — ничто иное, как закономерное следствие нарушения устава боевой службы. А мы нарушали этот устав сплошь и рядом. Особенно в плановых караулах, то есть, обывательски говоря, во время этапа осужденных в спецвагонах, так называемых столыпинских или вагонзаках. Ну а что вы хотите от семи солдат вырвавшихся на целую неделю за территорию части, пусть даже и под командованием офицера или прапорщика?
Если начальником караула был офицер — какой нибудь упоротый уставник или например командир роты, то порядок чаще всего соблюдался. А вот прапорщики зачастую были те еще разгильдяи, и запросто могли не только позволить бойцам развести в пути лютый бардак, но и сами его организовать. И тогда служба шла в разнос, порой лишь чудом не приводя к последствиям которые немного позже, в перестройку, очень полюбит смаковать желтая пресса вроде «SPEED –Инфо» «Криминалки» и прочих.
На моей памяти случалось всё: от банальных попоек на деньги вырученные от продажи зэкам чая и коротких романов с конвоируемыми женщинами, до полного беспредела в виде пьяной стрельбы по милицейскому конвою встречного караула по моему в городе Златоусте. Впрочем это уже другая история.
А в том карауле всё было практически невинно.
Начальником был командир взвода старлей Свистунов, с которым не забалуешь, а контингент зэков был небольшим и на удивление спокойным, можно сказать даже скучным. Такими обычно бывают осужденные за финансовые преступления и растраты счетоводы и бухгалтеры, ну и различные аварийщики влетевшие на срок по халатности или недоразумению.
Короче ничего интересного. Поезд шёл, колеса стучали, часовые менялись, зэка в основном спали или гадали кроссворды.
Но на обратном пути, вместе с десятком обычных арестантов нам загрузили двух интереснейших персонажей. Первый был осужден за убийство на пятнадцать лет, и сидя в колонии умудрился отправить на тот свет ещё двух человек. По всем раскладам за эти шалости ему светила «вышка». Но малый оказался не дурак и прикинулся идиотом. И теперь его этапировали в Москву в институт имени Сербского для проведения психиатрической экспертизы. Ехал он туда в сопровождении женщины психиатра, которой пришлось выделить место в купе начальника караула.
Второй тип был ещё интереснее, пакет с его личным делом украшала красная полоса с надписью «Склонен к побегу и нападению, с целью перехода государственной границы».
Наконец-то, после нескольких дней скучной уставной службы, в вагоне появилось с кем пообщаться.
Само собой, вступать в неслужебные разговоры с конвоируемыми конвой права не имеет, ибо — нарушение устава. Но во первых не такое уж и страшное. Во вторых, я в этом карауле был помощником начальника. А в третьих — сам начальник, когда не был отвлечен на служебные дела или сон, всё время отвлекался на беседы с так кстати поселившейся в его купе молоденькой психиатриней. И если он и поглядывал в зеркало в котором из его купе был виден весь коридор вагона с камерами и несущим службу часовым, то крайне редко. Поэтому я вполне мог себе позволить пройтись по вагону чтобы развеять скуку болтовнёй с новым контингентом.
Псих-убивец расположился на средней полке, в отдельной трехполочной камере недалеко от двери в служебную часть вагона. На первый взгляд он и правда был похож на идиота — подбородок противно блестел от периодически скатывающейся слюны, взгляд беспокойно метался из стороны в сторону, а руки безостановочно гуляли по всему телу, то почесывая грудь и затылок, то изображая поиски чего-то несуществующего в карманах арестантской робы.
Сделав вид, что меня он не интересует я прошел вдоль всех камер в конец вагона, где в нарушение устава глядя окно, скучал часовым Пашка Разгон.
— Чё, Паш, как дела? — спросил я. Вопрос был риторическим. Пашка заступил на пост десять минут назад, смена предыдущего часового прошла нормально и ничего нового за это время произойти в общем-то не могло.
— Да ничё.- лениво ответил Паша — вот думаю когда они начнут в туалет проситься
Каторжане просили вывести их в туалет постоянно. Иногда по десять раз на дню. Конвой же организовывать такие рандеву обычно желанием не горел. Чаще всего причиной этого была лень начальника и помощников караула, но иногда и наглость самих каторжан — часто прогулка из камер в туалет использовалась ими не столько для отправления естественной надобности, сколько как разминка и развлечение, когда можно было не только размять затёкшее от долгого сидения или лежания тело, но и хоть и мельком увидеть как дела у собратьев по несчастью в соседних камерах и перекинуться с ними парой слов. А уж если в вагоне одновременно с мужиками везли осуждённых женщин, то пройтись вдоль камер с порой весьма красивыми и молодыми бандитками, и вовсе было за счастье. Тут уж крики: «Начальник, в туалет выводи!» раздавались едва-ли не каждые пол-часа.
Крайним в этой ситуации обычно оставался часовой, поскольку именно он торчал столбом между теми, кто хочет выйти в туалет, но не может, и теми, кто может их вывести, но не хочет.
Хуже всего было если братве действительно припирало. Представьте себе что вы ходите туда-сюда по коридору купейного вагона стенами купе в котором являются решётки, а за ними сидит и смотрит на вас иногда больше сотни мужиков, большая часть из которых остро хочет по нужде и они всё настойчивее требуют передать начальникам их просьбу. Кажется нужно всего то открыть дверь отделяющую коридор с камерами от купе караула и сообщить об этом сержанту или офицеру. Но во первых, вы таким образом самовольно покидаете пост, пусть и всего на пару шагов, а во вторых, именно вот прямо сейчас, караул очень занят серьёзным делом. Например играет в нарды или пьёт чай. На первый раз вам говорят «Сейчас», на второй «Подожди», а на третий «Хуле ты с поста сошёл, чудило? Иди на хрен на место!».
И приходится часовому объясняться с братвой самому, бессовестно сочиняя, что караул просто обедает, завтракает, ужинает, и как только то…. В общем прямо сейчас, вот-вот уже идут. И так до момента пока начальник караула все же не снизойдет организовать вывод зэков в уборную, либо не закончатся положенные часовому два часа несения службы на этом посту. И тогда он с облегчением уходит в купе отдыхать передав этот геморрой следующему бедолаге.
— Не ссы! — сказал я Паше — ещё долго не побеспокоят, мы же их пол-часа назад выводили.
— Хотелось бы — вздохнул Пашка — а то если сейчас захотят, вас хрен дозовёшься — Далакишвилли спит, а Свистунов окопался у себя в купе с этой врачихой и носа не показывает.
— Так и хорошо — возразил я — зато нас лишний раз не трогает. А если уж мужикам так в туалет приспичит, ну я вывод организую. Я второй помощник или где?
— Ну смотри — облегченно сказал Паша — ты пообещал.
— Ладно — ответил я — Сказал сделаю. А ты пистолет поправил бы. А то сполз куда-то на задницу. Случись что, пока ты его найдешь тебя тут придушат как курёнка.
— Да чёт сполз, собака — Паша завел правую руку за спину и передвинул кобуру с пистолетом на бедро.
— А ты ремень потуже подтяни, не будет сползать — сказал я и пошёл обратно к камере психа.
Но в этот раз в камере оказался вполне нормальный человек с умными глазами и волевым лицом, что то записывающий в записную книжку. Прежнего слюнявого психа как не бывало.
— Слышь, командир — сказал он едва я поравнялся с его камерой — а ваш начальник, женат? Ты не знаешь?
— А тебе зачем? — удивился я. Вопрос никак не относился к обычным вопросам о начальнике караула со стороны зэков мужчин.
— Да Настя — так звали врача-сопровождающую — она же не замужем, а видел какая фифа. Вот я думаю на ней жениться, да опасаюсь вдруг она с вашим начкаром мне изменит, он то у вас мужик видный.
— Ты жениться?! — заржал я — ты, что думаешь я твоего дела не видел? Тебе бы от вышки отвертеться, хоть двадцаткой срока. И ты думаешь она тебя столько ждать будет?
— Ты чо, комадир? — ухмыльнулся он — у нас двадцать не дают! Пятнашка — потолок. Советский суд — самый гуманный суд в мире!
— Так пятнашка у тебя уже нарисована. Пятерочку ты отсидел. Вот и дадут новых пять и плюс пять ссылки сверху. Вот тебе и двадцать. Да и то если тебе свезёт и лоб зелёнкой не намажут.
— Так это — он снова заулыбался — если у меня жена психиатр будет, с нужным диагнозом мы как нибудь договоримся.
— Хитёр бобёр! — тоже улыбнулся я — Три живых души загубил и теперь думаешь бабу психиатра охмурить чтобы выкрутиться. Только ведь в Сербского такие профессора от психиатрии сидят, что никакая Настя тебе не поможет. Раскусят на раз-два.
— Ну без Насти может и на раз-два — согласился он — А вот с Настей наверняка не сразу. А мне главное пару месяцев выиграть, а там меня в Академию наук заберут.
— В какую ещё Академию наук? — удивился я — Зачем?
— В какую, в какую.. В настоящую Академию наук СССР. Я им письмо написал!
— Это нафига ещё? Хитрожопость твою исследовать?
— Да не-е — отмахнулся он — Ты, командир, «Голова профессора Доуэля» читал?
— Ну читал и что?
— Так это всё фантастика, а я на самом деле придумал, как у умирающего человека голову живой оставить. Вот смотри! —
Он отодвинулся куда-то в темноту камеры и вернулся с огромной, размером с приличный фотоальбом, самодельной книгой.
— Вот — он раскрыл её где-то посередине — видишь это голова.
В центре листа синей шариковой ручкой и правда была нарисована человеческая голова из шеи которой по всему листу расползались трубочки, провода и ещё не пойми что в окружении кучи непонятных формул, соединяясь с дюжиной каких-то загадочных, но очень детально прорисованных, аппаратов.
— Это — продолжил он ткнув пальцем в один из механизмов — преобразователь плазмы. Это модуль-генератор А вот это …
— Подожди, подожди! — ошалело перебил я — Ты чё серьёзно?
— Конечно — натурально оскорбившись ответил он — Я же говорю — письмо в Академию наук отправил, со всеми моими чертежами. Жду когда вызовут. — Мужик был абсолютно серьёзен.
— Э-э-э.. — растерялся я безуспешно пытаясь найти в его лице прежние признаки идиотизма — Чё правда, думаешь, вызовут?
— А как же? — не меняя выражения лица ответил новоявленный Александр Беляев — Наши же академики, все старые пердуны уже. Многим вот-вот помирать. А зачем таким мозгам зря пропадать? Их перед смертью мне в лабораторию будут отправлять, а я буду их головы отсоединять и к своей системе подключать, чтобы дальше жили и работали на благо страны! Представляешь сколько вероятных изобретений не пропадут просто так? И в космосе и в обороне и вообще! Так что вызовут непременно. Как пить дать! Они же там не дураки.Академики, профессора! Цену своим мозгам знают. А там глядишь и к новому телу их головы присоединять научимся. А так они просто в земле сгниют! Так что вызовут! И лабораторию дадут! Жить же все хотят.
— Мда..- я не знал как реагировать — а ты уверен, что вот эти вот твои расчёты правильные? — я ткнул пальцем через решётку в его «гроссбух» — ты сам то, кто по образованию? Химик что-ли или биолог?
— Да не-е, я слесарь. Но я с детства биологией увлекался. Лягушек препарировал. Крыс там разных. Изучал в общем, как и что.
— Хм. А формулы эти и ты сам придумал? — я снова ткнул пальцем в его чертежи — вот это например что за фигня?
— А это.. Это состав такой для поддержания эластичности мозгового вещества. Называется … — и он выдал что-то трудно произносимое и ещё более трудно запоминаемое типа: «Аэрофильноэтанолсоляновыйцитоплазматическийгидроцетат»
— Я сам его изобрёл! А для его подачи в мозг вот этот вакуумностатичный насос. — он показал на рисунок изображавший нечто средне между скороваркой и автомобильным генератором — Тоже моя личная разработка! Называется «Вакстатнос Герасимова» Герасимов это я. Ну ты то знаешь
Я почувствовал, что ещё пять минут беседы с этим гением и мне самому потребуется какой нибудь цитоплазмагидроцетат вместе с вакстатносом.
— Слушай, а ты уверен, что всё это работает? Ну опыты ставил? Проверял на ком-то уже?
— Не-е — погрустнел он — не успел.. Повязали, суки! Но я отвечаю, расчёты верные! Как только мне лабораторию дадут первые же опыты покажут, что всё правильно, всё работает! Сначала конечно, на мышах попробуем. Потом на собаках. Потом на обезьянах. Ну а потом уже на человеках.
— Э-э-э — снова озадачился я — А ты где собираешься для опытов головы людей брать? Ведь живые же нужны. Покойники из морга не подойдут же. И голов то много потребуется.
— А это! — отмахнулся он — Это вообще не вопрос! Главное чтобы это была голова врага! А их жалеть не нужно!
Я ошарашенно посмотрел ему в глаза, в надежде увидеть хоть что нибудь выдающее в нём ненормального маньяка. Хотя бы какой нибудь лихорадочный блеск или необычно расширенные зрачки. Ничего подобного не наблюдалось.Нормальный довольно проницательный взгляд явно не глупого человека. С мимикой тоже было всё в порядке — ничего не дергалось, не дрожало, не усмехалось.
— Ладно — сказал я — мне в караулку надо. Потом договорим. — и повернулся чтобы уйти.
— Как скажешь, командир — согласился он — до Москвы времени ещё вагон. А вообще, подожди!
— Что ещё? — повернулся обратно
— Смотри, что у меня ещё есть! — он вынул откуда-то свёрнутый в трубку бумажный свиток склеенный из нескольких тетрадных листов в клетку и встряхнув дал ему развернутся.
Со свитка на меня смотрели две нарисованных человеческих головы с выпученными глазами и отвисшими языками. То ли отрубленные, то ли просто оторванные. Из их шей вместе с капающей кровью свисали несколько длинных веревок. И всё. Но никаких формул и механизмов на этом рисунке не было.
— А то ещё что? — недоуменно спросил я.
— А это чисто для души — улыбаясь ответил он — Когда от опытов устанешь. Ну чтобы отвлечься, развеяться.
— Это как? — я понял, что самое интересное будет именно сейчас.
— Ну как… — с невинным видом продолжил он — ты их за верёвочки дёргаешь, а они так ртами: — Ква! Ква! —
Сука…При этом лицо его осталось каменно-серьёзным!
— Не-е-е…- подумал я — хватит с меня идиотов! А то и сам с ума сойду! Пойду лучше с нарушителем государственной границы пообщаюсь.